|
Глюкоза
Перед Наташей лежит осьминог.
— Выкинуло на берег
осьминога, — говорит Наташа. — Тринадцать тонн. С трехэтажный дом.
На глубине где-то жил. А потом умер, и его на берег выбросило.
Мы сидим в японском ресторане, я своего осьминога уже съел.
Судя по вкусу, он тоже жил на глубине и умер довольно давно. А
Наташа никак решиться не может — вспомнила трехэтажного осьминога,
которого показывали в новостях, да и вообще японская еда ей не по
вкусу. «Вот бы сейчас, — говорит Наташа, — картошки! Холодца!
Пельмешков!»
Две недели назад у Наташи был выпускной,
сегодня ее впервые узнали в метро.
— Я сказала, — говорит
Наташа, — что это не я. На выпускном тоже вышло неловко: учительница
объявила, что вот, дескать, наша артистка, — все на камеру снимали
не выпускной, а меня. У меня в районе много знакомых, и я для них
хочу остаться просто Наташей. Они, конечно, и раньше знали — мол,
Глюк, Глюк, — но сейчас, вижу, взгляды совсем другие.
В
ресторане в Наташину сторону никто не смотрит, официантки обходят
столик стороной. Когда мы просим приглушить музыку, Наташу окидывают
ледяным взглядом — с какой стати? За последний месяц в Российской
Федерации было продано 200 000 дисков и 400 000 аудиокассет с
альбомом Наташи — это если не считать пиратской продукции, там цифры
на порядки больше.
— Я ходила в детский клуб «Солнышко», —
вспоминает самая популярная артистка 2003 года, — я записалась во
все кружки, которые там были: шахматы, настольный теннис, балет,
шейпинг. Мне было по барабану, что делать, главное — что-нибудь
делать: из меня фонтаном била энергия. По подвалам лазала, на заводы
разные, и на помойку могла залезть. А еще был гараж, — мы туда
тусоваться приходили, когда дождь или холодно, чтобы в подъезде
сидеть.
— И начали играть гаражный рок?
— Пугачеву
играли, Киркорова, «Агату Кристи» — все, что знали. Пели все по
очереди — я ж там не одна девчонка была. И песню «Шуга» там
записали.
Два года назад Наташа попросила папу вывесить
записанную в гараже песню в Интернет. Сейчас почему-то никто не
может вспомнить, куда именно. Наташа говорит только: «Папа сказал,
что песня будет доступна всем». (Описание довольно туманное: в Сети
не так много мест, которые были бы не всем доступны). Через месяц
Наташе — она тогда жила далеко от Москвы — позвонил продюсер Максим
Фадеев.
— Я, конечно, знала, что есть продюсер Максим
Фадеев, — говорит Наташа, — что он писал песни для Линды. Но я не
поверила, что это он. Думала, кто-то прикалывается. Я в Интернете
тоже часто себя выдаю за какого-нибудь человека знаменитого.
Еще через месяц Наташа с мамой поехали знакомиться с
Фадеевым в Москву. Потом Фадеев увез Наташу на пять месяцев в Прагу
записывать альбом. Потом студия «Монолит» купила альбом никому не
известной девочки, по слухам, за 100 000 долларов (в «Монолите»
слухи не опровергают). Потом уфимские мультипликаторы нарисовали
девочку Глюкозу. Только за май 2003 года, ни разу еще не видев
настоящую Наташу в лицо, ее альбом купили 600 000 человек, не считая
обладателей пиратской продукции. Невероятно.
В эту историю —
такие только в кино бывают — не верят до сих пор. За последний месяц
различные источники сообщали, что на альбоме Глюкозы поет: а) Жанна
Агузарова, б) Ирина Салтыкова, в) жена продюсера Фадеева, г) сам
продюсер Фадеев, д) кто угодно, только не красивая девочка Наташа,
которую специально наняли, чтобы она открывала рот и изображала
певицу Глюкозу.
— Пусть не верят, — говорит Наташа, — Я не
люблю оправдываться. Неважно, что люди думают обо мне, важно, что я
думаю о них.
Суши-ассорти Наташе окончательно опротивело: в
сторону тарелки она не смотрит. Зато говорит без умолку: про
Жириновского, Эминема, Достоевского («я с ума схожу, когда его
читаю»), про пластилинового Моби, которого Наташа слепила на MTV, и
про то, как плакала на фильме «Армагеддон». Примерно то же самое на
ее месте сказала бы почти любая жительница России семнадцати лет. Я
без особой надежды спрашиваю, кто из актеров ей нравится, —
оказывается, Луи де Фюнес: «я слышала, на съемочной площадке, когда
он играл, всегда дежурила скорая». В остальном Наташа выглядит
обычной девушкой. Даже слишком обычной.
— Мне она показалась
очень необычной, — говорит Максим Фадеев. — Она очень вольная птица.
Ее интересует Сеть, друзья, то, что она любит. Все остальное ее не
особо припаривает. Она мне напомнила подруг моей молодости. Я вырос
на улице; как говорил Высоцкий, ночевал под котлами, был таким
вертким молодым человеком. Она вернула мне это ощущение.
Пока мы переходим через дорогу, чтобы поймать машину, Наташа
непрерывно тараторит, передразнивает мою походку, показывает, как
ходил Шварценеггер в фильме «Близнецы», попадает ногой в лужу,
чертыхается, что промокли джинсы. Мы ловим красную «копейку», за
рулем — африканец в национальной одежде. Наташа тут же начинает
рассказывать про песню «Шоколадный заяц», а потом отвечает на звонок
по мобильному: «Ой, у нас водитель такой… Необычный!». Африканец
улыбается.
— За что бы я пошла на смерть? — разговор вдруг
сворачивает на шахидов, — Ну, если ребенок будет стоять на дороге, и
надо будет выскочить… Но если я скажу «да, я смогу» — это ведь
будет, чтобы лучше себя показать. Не хочу врать. Не знаю.
Мы
вроде поговорили уже обо всем на свете, но от некоторых тем Наташа
уходит. Даже не уходит — просто ставит забор, и все. Из какого она
города? Как ее фамилия? Где она живет? Это личное, мое, не лезьте.
Продюсер Фадеев вспоминает, как она давала первое в жизни интервью.
Александр Кушнир, московский деятель музыкального пиара, спрашивал
ее: «А ты в каком районе живешь?» Она отвечала: «А зачем тебе?» —
«Ну, может, мы соседи…» — «А номер квартиры хочешь узнать? Может, у
нас номера квартир похожи?» Кушнир говорил потом: «Я сорок с лишним
лет живу, и меня еще ни один персонаж так не делал».
— Она
очень сильная и дерзкая, — говорит Фадеев. — Максималист во всем.
Знаете, как у Розенбаума: «Стрелять так стрелять». На записи она
поет один раз. Один дубль. Я много раз пытался заставить ее спеть
второй и третий — но это бессмысленно: у нее невозможно взять один
кусок из одного дубля, другой — из другого, и склеить вместе. Мне
нравится, когда все идеально сделано — но тут она разрушила вот это
мое ощущение. Я решил оставить все как есть. Пусть где-то акцент не
тот, где-то буквы проглотила — но в ее исполнении есть правда.
Я говорил о Глюкозе с несколькими людьми, с ней работавшими.
Людей этих, кстати, не так много: Фадеев вспоминает, что поначалу
никто в Глюкозу не верил, крутили пальцем у виска, говорили ему, что
он деградировал. Фадеев вспомнил только двоих, поверивших сразу и
безоговорочно, — Юрий Слюсарь из компании «Монолит», купивший права
на альбом, и Андрей Макаров из «Русского радио», поставивший ее
песню в эфир. Так вот: из того, что рассказывают люди, имевшие с ней
дело, видна странная вещь. Обычная девушка, только вчера из школы,
любит песню «Шоколадный заяц», плакала на «Армагеддоне» и т.д., —
меняет судьбы окружающих. Не так, как Амели, не специально — она не
прикладывает к этому усилий. Она меняет судьбы одним фактом своего
присутствия. Меняет вплоть до каких-то меркантильных моментов. Как
говорит директор «Монолита» Юрий Слюсарь: «До встречи с Глюкозой
выпускали всяческие сборники — «Новая игрушка», «XXXL: Максимальный
размер удовольствия» и прочий поп-трэш, — а сейчас у нас два самых
продаваемых проекта в стране».
— Я, когда встретился с ней,
— вспоминает Фадеев, — с ужасом понял, что во многих моих старых
треках форма главнее, чем содержание. Я замузыкалился. Стал таким
Тихоном Хренниковым, который сидит за роялем и думает: какой тут
должен быть доминантсептаккорд, и что должно идти за ним. А с
Глюкозой все было иначе: из меня музыка настолько легко вытекала,
как вода. И слова, каких я не писал никогда: все пытался раньше
найти какие-то выражения замысловатые. И теперь я пытаюсь не
музыкалить — а… вот как бог дал. Я как мобильный телефон, который
нужно подзаряжать. А она — батарейка.
Чтобы было понятно, о
чем идет речь: Фадеев до Глюкозы — это «Ворона» и «Беги по небу».
Фадеев после — это «Мой мармеладный» и «Шоколадный заяц». Глюкоза —
опять же, не прикладывая усилий, — изменила всю поп-музыку в стране,
и не только собственным альбомом. Как будто появился новый стандарт
измерения, на фоне которого многие вроде бы приемлемые вещи начинают
выглядеть либо слишком глупыми, либо слишком претенциозными. Такое
периодически случается. В последний раз новым стандартом была
Земфира, но она все же из другого лагеря. Для мира, в котором
существует Катя Лель, «Фабрика звезд» и премия «Стопудовый хит», она
— чужая, она не хотела иметь с ним ничего общего. Глюкоза же меняет
этот мир изнутри.
Тут скажут: да какая, собственно, разница
— ворона, заяц. Это же все — тьфу, низкий жанр, однодневка. Это факт
— из-за альбома «Глюк’Oza Nostra» никто не перестанет слушать дома
Боба Дилана или, там, камбоджийский рок. Но появление альбома
«Глюк’Oza Nostra» все ж не должно быть безразлично: в конце концов,
все эти вороны, зайцы, невесты и составляют трудноразличимый фон,
материю, поверх которой ткется нить жизни. Их можно игнорировать —
но они тебя найдут, догонят. В ларьке, супермаркете, в машине у
таксиста. Они всегда рядом. С мая этого года всегда рядом — не абы
что, а песни, спетые голосом честной девушки Наташи. Всего-навсего
очень хорошей девушки.
Наташа рассказала мне, какая у нее
фамилия и где она живет, но публиковать это в журнале почему-то
кажется предательством.
| |
